Самое простое предположение — это то, что там остались лишь те, кто ожидал Россию, — Евгения Моторевская.

Поезд Киев-Хелм. В моем купе — три женщины в возрасте 55-60 лет. Они говорили на украинском. Доброжелательные, но очень печальные.

— Что, Оксанка, боишься лезть наверх?

– Боюсь проходить фильтрацию. А это такое…

Начинаем разговор. Три подруги. Возвращаются в оккупированную зону на левом берегу Херсонщины. Польша-Беларусь-Россия-оккупированная Донетчина. А затем – дом. В Киеве навещали детей и внуков.

Плачут весь вечер. Одна из них делится, как внук сначала не узнал её, а потом не хотел отпускать обратно.

– Не думайте, мы нормальные, – говорит одна из женщин, обращаясь ко мне с сожалением в голосе.

Отвечаю: "Да я и не думаю".

Утром поезд сильно задерживается. Женщины уже готовятся проходить фильтрацию на границе России и оккупированной территории.

– Удалите приложение ПриватБанка. В прошлый раз в Новоазовске спрашивали: "А что это у вас с украинским флагом за приложение?"

Та же Оксана неожиданно достает из своей сумочки сине-желтую ленту.

– Внук подарил… И что мне с ней делать…? – вопросительно смотрит на подруг.

– Оксанка, мотай на ногу и прикрой сапогом.

Конечно, было бы проще думать, что там остались только те, кто ждал Россию. Или те, кому "какая разница".

Но там наши люди. И их много.

А я все время не могу избавиться от мысли: что если найдут нашу сине-желтую ленту?